Дагиды - Страница 21

— Сдавайте часть дома туристам. Здесь это, наверное, нетрудно.

— Исключено, — сухо отрезал он. Потом печально, даже разочарованно добавил: — Вы не знаете всех обстоятельств.

Какого черта он от меня хочет? Я потерял терпение.

— Устройте кинотеатр, музей, дровяной склад наконец. Ну что я могу сказать?

На сей раз он не удостоил меня улыбки и смотрел с откровенной болью. Сколько безысходной тоски накопилось, должно быть, в этом старом сердце! Старик опустил голову, его спина сгорбилась, пальцы нервно сжались. Его глаза сквозь туман слез казались почти наивными, и я понял: он хочет доверить мне нечто очень важное, о чем никогда никому не говорил.

Его слабость породила мою силу. Я почувствовал, что способен говорить с ним энергичней. О чем, на какую тему? Смутная поначалу фраза мелькнула в голове (известно, как вспыхивает ощущение фразы) и сгустилась в странную формулировку. Я указал пальцем на стенной шкаф, возле которого все время стоял мой собеседник, и спросил:

— Это здесь?

Он ужасно побледнел и затрясся, как ребенок, пойманный на воровстве.

— За этой дверью, не так ли?

— Нет, — простонал он. — Ничего там нет.

Он сделал шаг, взял меня за рукав и попытался отвлечь:

— Пойдемте, прошу вас. Мы все осмотрели. Посидим в салоне или в саду. Там удобнее говорить о цифрах.

Но я остался неколебим.

— Эта дверь выходит на лестничную площадку или на чердак?

— Что вы, что вы, — пробормотал он. — Обыкновенный стенной шкаф. Пойдемте.

Он заметил мою решимость, заслонил шкаф, и я прочел в его глазах бешеную злобу.

Какой-то демон подталкивал меня. Это случается, когда вырывают из пазов непослушный ящик стола или досадливо комкают письмо из-за пустяковой ошибки. Я схватил старика за руку — Боже, до чего худая рука! — и толкнул в сторону кровати, на которую он сел, не удержав равновесия. Он даже не успел встать и запротестовать, как я уже рывком открыл дверь стенного шкафа и уткнулся в ворох всякого барахла. Чего там только не было: накидки, шали с бахромой, полуистлевшие меха, соломенные шляпы с вытертыми шелковыми лентами, черный кружевной зонтик с костяной ручкой в виде аиста, склонившего клюв на крыло.

— О! Что вы делаете? — простонал, почти прорыдал старик.

Если бы я знал! В кощунственном и нелепом порыве я потерял всякую меру. Рука моя продолжала рыскать, пытаясь нащупать черт его знает какую тайну среди старого платья.

Кровать скрипнула, и я обернулся. Слишком поздно! С удивительным проворством мой беспокойный сопровождающий покинул комнату и захлопнул дверь. Поворот ключа — и я в плену.

Я не совершил ничего криминального, да и ничего ужасного не произошло, однако мне стало далеко не по себе. Было чрезвычайно неприятно оказаться запертым в этой комнате, хотя выносить присутствие несносного старика было еще неприятней.

Ладно, об освобождении подумаю позже. Я снова подошел к шкафу, любопытство пересилило здравый смысл. На сей раз я протянул руку очень осторожно, опасаясь ловушки или — все может быть… — какого-либо прикосновения. Кончики пальцев нащупали нечто вроде кольца или деревянного обруча.

Раздраженный глупым своим любопытством, я сорвал все тряпье с вешалки и едва сдержал крик… Я подозревал это, ждал приблизительно этого, и все-таки… Искусно подвешенный за плечи, с безобразным легким потрескиванием деликатно шевелился скелет. На бедренных костях висела кружевная розовая юбочка, а на берцовых красовались высокие желтые сапожки. Все стало понятно. Вот он — гнусный секретик одинокого старика. Я прыгнул к двери и налег плечом. Бесполезно. Солидная, массивная дверь былой эпохи, и замок сработан как полагается. Еще и еще раз наваливался, изо всех сил толкая руками, ногами, — напрасно. Обессиленный, я упал на кровать и принялся более внимательно рассматривать скелет любимой когда-то женщины.

Это зрелище у меня, в сущности, не вызывало отвращения. Тайное обычно притягивает сильнее, чем безобразное отталкивает. Я стал размышлять: если скелет подвешен таким манером, значит, кости хитроумно соединены, и, следовательно, омерзительный старый болтун либо один, либо с чьей-то помощью воссоздал макабрический образ своей несчастной супруги. Итак, смутные мои догадки, беглые страхи, неясные предчувствия оправдались. Я распахнул окно, решив позвать соседей на помощь. За оградой сада остановился поезд. Наблюдая мою отчаянную жестикуляцию, идиоты-пассажиры приветственно махали носовыми платками. Да и в самом деле: кто мог предположить, что на верхнем этаже этого вычурного и с виду совсем безобидного дома разыгрывается угнетающе нелепая сцена!

Я напряг мышцы и вновь ринулся на дверь. И в этот момент в щелку скользнула сложенная вчетверо записка. Со мной начаты переговоры, стало быть. Я развернул послание, напечатанное на машинке, очевидно, во многих экземплярах, ибо строки прочитывались с трудом:

...

«Вы пятый — (единственное слово, написанное от руки), — с которым это случилось. Это не моя жена. Всего лишь учебный экспонат, купленный на распродаже.

Впрочем, я никогда не был женат. Более того, моя вилла не продается. Я обыкновенный любитель фарса. Мне скучно в этой дыре, и я иногда позволяю себе маленькое развлечение за счет любопытных приезжих.

Вы, конечно, в ярости, и потому я подожду десять минут, прежде чем вас освободить. В знак примирения могу предложить вам сигару и стакан бургундского (бесподобного)».

Через несколько минут дверь открыла неряшливая старая служанка, которой я здесь не видел. Я раздраженно спросил: