— Но послушайте, комиссар! Вы нам рассказываете сказку о вампире!
Полицейский опустил голову. Он не мог найти другого объяснения. Молча и боязливо присутствующие отошли от тахты. Консьерж резонно заметил:
— Это меня совсем не удивляет. Странная женщина, я всегда так думал. Вечерами, поднимаясь к себе, я часто слышал ее рыдания.
Отец Веры недоуменно пожал плечами:
— Комиссар, вы преувеличиваете. Какие вампиры в наше время? Расскажите еще о волках-оборотнях.
— Я ничего не преувеличиваю, — ответил задетый комиссар. — Не в первый раз я вынужден приходить к такому выводу.
Мать Веры заплакала:
— Бедная женщина. Такая добрая…
— Такая добрая, — вздохнула Вера и украдкой взглянула на Прокопа. — Такая красивая, милая…
И она, словно кошечка, облизала язычком тонкие подвижные губы.
Прокоп и Вера гуляли в знакомом парке. Мару похоронили этим утром. После встречи в присутствии комиссара они более ни разу не заговаривали о женщине, которая их познакомила.
Прокоп обнял ее за талию, и они медленно обогнули тщательно ухоженный газон, окаймленный изящной узорчатой загородкой.
— Я хочу сделать вам признание, маленькая фея.
— Ой, как интересно!
— Присядем.
Они остановились подле старой черной скамейки. Прокоп закусил губу, нахмурился, потом все же решился:
— Вера… Знаете ли, я недавно, однажды ночью, хотел прийти в вашу комнату.
— Правда? — Ее лицо вспыхнуло от радости. — И почему не пришли? Почему остались сидеть на лестнице, как школьник? Видите, я знаю…
— Но я не все время оставался на лестнице.
— Почему же вы побоялись меня удивить? — Она говорила торопливо и горячо.
— Вера, я заходил к вам…
Она мягко покачала головой и снисходительно улыбнулась.
— Вам приснилось, дядя Прокоп… Вы всю ночь просидели на ступеньке.
Он смутился и снова стал припоминать события той ночи. Может быть, она права? В последнее время он действительно запутался в пересечениях реального и воображаемого. Тут и в самом деле нетрудно потерять ориентир. Он желал ее до страсти, до горловой спазмы. Поперхнулся, откашлялся, запинаясь произнес:
— Маленькая фея… Я бы так хотел… чтобы я был там… в вашей комнате…
— Очень хорошо. Я бы тоже хотела.
Она нежно потерлась щекой о его подбородок.
— Правда? Ждите меня сегодня ночью…
Их пальцы жадно переплелись, и молчание скрепило договор лучше всяких слов.
День клонился к закату. Парк давно опустел. Желтая лохматая собачка выглянула на них из кустов и удалилась в аллею с видом комичного достоинства.
Вера осторожно высвободилась.
— А вы верите в вампиров? — спросила она, не поднимая глаз.
— Нет.
— Нисколько не верите?
— Нисколько.
Она захохотала.
— Дядя Прокоп, может, поиграете в вампиров со мной?
Она произнесла нараспев: «самноэ», как цирковой клоун.
— Почему бы и нет?
Она приблизила глаза, смешливо угрожающие, раскрыла губы и залязгала зубами.
— Можно укусить?
— Да… только не больно.
Он доверчиво подставил шею.
И тогда искоса заметил… нечто в глазах Веры. Похолодел, вытянул руку, отпрыгнул прежде, чем она его коснулась. Его лицо исказилось от боли и отвращения. Потом резко сказал:
— Пора возвращаться. Что это мы затеяли? Глупость какая!
Вера прыснула, как девчонка, которой удалась хитрая проделка.
— А вы ужасно чувствительный…
На следующий день Мирон Прокоп лежал мертвый в своей постели. Его голова была запрокинута, и на горле розовела маленькая аккуратная рана.
Вера его не видела. Рано утром она уехала с подругой кататься на велосипеде. С той самой, про которую она сказала матери, прежде чем сесть в седло:
— Ты ее знаешь: симпатичная блондиночка. У нее еще такая грациозная шея…